Наивная смерть - Страница 72

– Как ему удалось всунуть вам наркотик?

– Он… предложил мне бутылку воды, насколько я припоминаю.

– Пока вы наматывали круги в бассейне, вы остановились прямо в воде и взяли у него бутылку?

– Я не была в бассейне. Очевидно, я неточно выразилась. Я уже выходила, когда он вошел. Хотя мы вместе работали и хорошо ладили, я не чувствовала себя в безопасности, находясь наедине с ним в бассейне.

– Но это не помешало вам взять предложенную бутылку воды.

– Я хотела пить. Потом я почувствовала себя как-то странно. Мне стало жарко. Я почти ничего не помню. – Арнетта обхватила голову руками. – Мы опять оказались в воде, и он… и я… – Отрепетированным жестом она закрыла лицо руками и разрыдалась. – Мне было так стыдно…

– Да уж, бьюсь об заклад. Вы поете песню, а мы под нее пляшем. Что было потом? Когда бедная жертва насилия и обмана наконец пришла в себя?

– Как вы можете быть такой бесчувственной?

– Практиковалась в охотку много лет. Крейг Фостер сказал своей жене незадолго до смерти, что видел Уильямса в совсем неподобающей компании. Ставлю вопрос на голосование: он видел его с вами. Фостер регулярно пользовался бассейном.

Арнетта Моузбли закрыла глаза. Еве хотелось знать, что там происходит, за этими закрытыми веками.

– Он действительно нас видел. Потом… после… Рид засмеялся и сказал, что на этот раз Крейг уж точно увидел больше, чем хотел. Это было омерзительно.

– И что вы предприняли?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Я надеялась, что это неправда, что Рид солгал, что он сказал это только для того, чтобы держать меня в страхе. Чтобы дать мне прочувствовать мою вину.

– А потом Крейг, прямо как по заказу, выпивает отравленный шоколад. Чертовски удобно для вас.

– Удобно? – Арнетта расправила плечи, ее глаза вспыхнули негодованием. – Смерть Крейга стала трагедией и для меня лично, и для всей школы. Само будущее школы оказалось под угрозой!

– Зато эта смерть спасла вашу задницу. Крейга нет – и никто больше не знает о вашем неосмотрительном поведении с Уильямсом. Ну а сам-то он будет молчать, потому что любит свою работу, ценит свою безопасность, а главное – ценит свое игровое поле. – Ева соскочила со стола, обогнула стул, на котором сидела Моузбли, и наклонилась над ее плечом. Придвинулась прямо к ее лицу. – Но когда он понял, что может потерять свою работу, он пригрозил утащить вас с собой на дно. И вас, и школу. Вы – сильная здоровая женщина, Арнетта. Сильная, отличная пловчиха. Держу пари, вы могли бы, сильно разозлившись, утопить мужчину.

– Он был жив, когда я ушла из бассейна. Он был жив. – Арнетта дрожащей рукой взяла стакан с водой. – Да, я была в бешенстве, но я ушла. Он мог пригрозить, что расскажет совету директоров о нашей сексуальной связи, но как он мог это доказать? Это было бы его слово против моего. Что больше весит? Слово человека, злоупотребляющего запрещенными веществами, преследующего сотрудниц своими сексуальными домогательствами? Или слово директора школы с безупречной репутацией? Я была решительно намерена с ним покончить.

– Вот тут я вам верю. Теперь с ним покончено, не так ли? Раз и навсегда.

– Я никого не убивала. Я жертва изнасилования. Как жертва изнасилования, я имею право хранить эту тайну. И имею право на консультацию психолога. Я требую и того, и другого немедленно. Если вы используете мое имя, разгласите факт изнасилования, я имею полное право подать в суд на департамент. И, можете не сомневаться, я это сделаю. Вы обязаны оградить мое имя, если только не обвините меня в преступлении, связанном с моим изнасилованием. Я хочу встретиться с психологом. Я больше не могу отвечать на вопросы. Я слишком расстроена.

– По требованию допрашиваемой допрос прекращен. Пибоди!

– Я организую вам консультанта. – Пибоди двинулась к двери, но на полпути остановилась. – Не для протокола имею право сказать, что хочу. Вы омерзительны. Вы – плевок в лицо любой женщине, когда-либо пострадавшей от насилия. Не мытьем так катаньем, но мы прижмем вашу жалкую задницу.

Когда Пибоди, громко топая, вышла из комнаты для допросов, Моузбли вздернула подбородок.

– Это ужасно, когда жертву заставляют нести бремя вины за насилие.

Ева вспомнила себя в детстве, вспомнила ночные кошмары, преследовавшие ее всю жизнь.

– Никакая вы не жертва.

– Сука! Лживая сука. – Пибоди буквально кипела от бешенства. – Я хочу поджарить ее задницу.

Когда Пибоди остановилась у автомата с напитками, Ева подумала, что сейчас она пнет его ногой. Всерьез надеялась, что пнет.

Но в конце концов Пибоди вытащила из кармана монетки и купила банку классической пепси-колы и банку диетической.

– Почему ты называешь ее лживой сукой?

– Ты что, шутишь?

– Нет, я тебя спрашиваю.

Пибоди глотнула из банки и прислонилась спиной к автомату.

– Ты ее здорово пришибла, когда уличила в сексе с Уильямсом. Она-то думала, что она вне подозрений. А потом у нее завертелись колесики в голове. Черт возьми, я их прямо-таки видела. Звяк, звяк, звяк. Сука, – повторила Пибоди и сделала еще глоток. – Она использовала тот факт, что Уильямса взяли с наркотиками. Все ее поведение было фальшивым, Даллас. Какая там жертва насилия! Ни стыда, ни вины, ни злости, ни страха, ни малейшего признака, характерного для жертвы изнасилования. Жесты, голос, выражение лица… Может, ее любимый совет директоров и купится на это, но все равно это полное дерьмо. – Пибоди перевела дух и отхлебнула еще диетической пепси. – Уильямс был подонком, но она ничем не лучше его. Просто иная форма того же подонства. Паразитка, интриганка, трусливая гадина и лицемерка. Подонок женского рода.