Но ей не всегда удавалось остаться незамеченной. Дерзкий язык и неприятие школьных порядков порой прорывались наружу, и ее вызывали в кабинет директора. И поджаривали.
Вероятно, ей, подопечной государственной системы, следовало быть благодарной за то, что государство дает ей возможность получить образование, обеспечивает крышей над головой и пищей в достаточном количестве, чтобы не умереть с голоду. Ей полагалось быть благодарной за то, что у нее есть одежда, пусть даже с чужого плеча. Предполагалось, что она должна стремиться к самосовершенствованию, но это было сложно, потому что не существовало точки отсчета. Ева сама толком не помнила, кто она такая, откуда родом, кем была раньше.
От школьных лет у нее остались лишь воспоминания о том, как ей читали высокомерные нотации, как на нее хмуро смотрели свысока.
Но больше всего ей запомнилась бесконечная, смертельная, всепроникающая скука.
Конечно, ей не довелось учиться в частной школе, оборудованной по последнему слову техники, со сверкающими чистотой классными комнатами, стильной школьной формой и соотношением один учитель на шесть учеников.
Ева готова была биться об заклад на свое месячное жалованье, что в школе Сары Чайлд не было кулачных боев в коридорах и самодельных бомб в шкафчиках.
Но в этот день здесь произошло убийство.
Ожидая свидетельниц в кабинете директора Моузбли, где благодаря живым растениям и красивой посуде была умело воссоздана так называемая домашняя атмосфера, Ева просмотрела досье убитого.
Фостер Крейг, двадцать шесть лет. Уголовного досье нет. Родители живы, отметила Ева, и до сих пор женаты друг на друге. Живут в Нью-Джерси, там же родился и вырос Крейг. Учился в Колумбийском университете с частичной стипендией, получил диплом учителя и работал над магистерской диссертацией по истории.
Женился на Лиссет Боливар в июле прошлого года.
На фотографии с удостоверения личности он показался Еве юным и восторженным. Красивый молодой человек с кожей цвета жареных каштанов. Глубокие темные глаза, темные волосы, причесанные… Если Ева правильно помнила, эта прическа называлась «кок». Волосы по бокам и сзади коротко подстрижены, а на макушке высоко взбиты.
На нем и ботинки были модные, вспомнила она. Черные с серебром, на гелевой подошве, со шнуровкой. Дорогие. А вот его спортивная куртка была скромной, коричневого цвета, да еще и с заношенными обшлагами. Приличные часы на запястье, но Еве они показались копией дорогой марки. И блестящее золотое кольцо на безымянном пальце левой руки.
Наверно, когда Пибоди закончит осмотр места преступления, в карманах у Крейга обнаружится около пятидесяти долларов мелочью.
Ева сделала несколько кратких пометок:
Откуда взялся горячий шоколад?
Кто имел доступ к термосу?
С кем он делил кабинет?
Хронологическая шкала. Кто последним видел его живым, кто первым нашел тело?
Страховка, завещание. Кто наследует?
Ева подняла голову, когда дверь открылась.
– Лейтенант? – Директор Моузбли вошла, положив руку на плечо девочки с молочно-белой кожей, усеянной веснушками, которые очень шли к ее морковно-рыжим волосам – длинным, гладко зачесанным назад и стянутым в хвост.
На ней был синий блейзер и безупречно чистые брючки цвета хаки. Она казалась хрупкой и перепуганной.
– Мелоди, это лейтенант Даллас из полиции. Она хочет поговорить с тобой. Лейтенант Даллас, это Анджела Майлз-Бранч, мать Мелоди.
«Малышка унаследовала кожу и волосы от матери, – отметила Ева. – И мамаша выглядит такой же напуганной».
– Лейтенант, я хочу спросить: неужели это не может подождать до завтра? Сейчас мне хотелось бы отвезти Мелоди домой. – Анджела как тисками сжимала руку Мелоди. – Моя дочь плохо себя чувствует, и это можно понять.
– Всем заинтересованным сторонам будет лучше, если мы покончим с этим сейчас. Это много времени не займет. Директор Моузбли, прошу нас извинить.
– Я считаю, что должна остаться как представитель школы и защитник интересов Мелоди.
– Представитель школы в данный момент не требуется, а интересы несовершеннолетней представляет ее мать. Вам придется выйти.
Судя по ее глазам, Моузбли могла бы возразить, но промолчала и, вздернув подбородок, вышла из кабинета.
– Почему бы тебе не присесть, Мелоди?
Две крупных слезы выкатились из голубых глаз Мелоди.
– Да, мэм. Мама?
– Я здесь, детка. Я тебя не оставлю. – Не выпуская руку дочери, Анджела села рядом с ней. – Для нее это было ужасно.
– Да, я понимаю. Мелоди, я запишу нашу беседу.
Девочка кивнула, уронив еще две безмолвных слезы. В эту минуту Ева пожалела, что так неудачно распределила обязанности. И что на нее нашло? Надо было ей взять на себя место преступления и бросить Пибоди на опрос детей.
– Просто расскажи мне, что произошло.
– Мы пошли в кабинет мистера Фостера… э-э-э… мы с Рэйлин. Мы сперва постучали, потому что дверь была закрыта. Но мистер Фостер не возражает, если с ним надо поговорить во время завтрака.
– А тебе надо было поговорить с мистером Фостером?
– О сочинении. Мы с Рэй вместе пишем сочинение про «Билль о правах». Это мультимедийный проект, наш большой проект за вторую четверть. Его надо сдавать через три недели. Отметка в четверти на двадцать пять процентов зависит от него. Мы составили план и хотели показать ему. Мистер Фостер не возражает, если ему задаешь вопросы до урока или после.
– Хорошо. Где ты была до того, как пошла в кабинет мистера Фостера?
– У меня был завтрак, а потом классный час. Мы с Рэй попросили разрешения у мисс Хэлливелл уйти из классной комнаты на несколько минут раньше, чтобы поговорить с мистером Фостером. У меня есть пропуск.